СПЕЦИАЛЬНЫЙ РЕПОРТАЖ
НЕ ОГЛЯДЫВАЙСЯ
С начала боевых действий Россия приняла более 2,6 млн украинских беженцев. Таковы последние данные ООН. Однако массовая украинская миграция на территорию РФ началась ещё несколько лет назад – сразу после революции на киевском Майдане. Отношение к СВО раскололо выходцев с Украины: одни полностью поддерживают Россию, другие тайно болеют за Киев, а третьи не могут однозначно принять сторону. Сегодня мы расскажем о тех, кто занял пророссийскую позицию. В этом репортаже – истории трёх украинцев, покинувших свою Родину задолго до 24 февраля 2022 года.
Глава 1. "Ваши все живы"
Петербург. Сталинка. За окном бежевые коробки старого фонда, почти спичечные. На огромном подоконнике ваза с паутиной на стенках. За столом Елена. Она одета в спортивный комбинезон с капюшоном. Скрестив пухлые руки на груди, она смотрит прямо напротив себя.
Елене Гречко 50 лет. У неё широкие сильные плечи, черные крашенные волосы, собранные в хвост, и добрые глаза в аккуратных овальных очках. Она профессиональный тренер по плаванию. В последние годы преподаёт физкультуру в школе. С ней можно долго обсуждать спорт, но мы говорим о другом.
Женщина рассказывает, что вывезла свою семью из Мариуполя в 2014 году. Уже тогда она понимала, что её страну ждёт затяжная Гражданская война. Она это почувствовала ещё в ноябре 2013 года, когда на площади Независимости в Киеве начались первые акции протеста.
Нужно было срочно уезжать из города, а лучше – из Украины.
Вот только окружение Елены осталось в Мариуполе: родственники, друзья, очень много людей. Остались родители и сестра. Есть родные в Одессе и Донецке. Они не боялись покинуть страну – просто не было такой возможности. Выехать и получить российское гражданство на тот момент удавалось далеко не каждому.
Все близкие поддержали решение Елены перебраться в Россию. Многие говорили: «Ты правильно сделала, что уехала и увезла своих детей». После 24 февраля такие слова стали звучать чаще.
— Когда-нибудь чувствовали себя чужими в России? – спрашиваю я.
— Совсем нет. Тут люди что, какие-то другие? Люди везде одинаковые. Да и у нас на лбу не было написано: «Мы с Украины», – последнюю фразу женщина произносит резко и морщится. – Хотя наше окружение всё равно об этом узнало. И мы не чувствовали никакого стеснения, никто косо не смотрел, – уже спокойнее добавляет она.
— А Вы что-то знаете о судьбах тех, кто остался? Как складывается их жизнь сейчас, после начала этих событий?
Она вновь хмурится и отворачивается к окну.
— Я тебе за свою семью рассказать могу, что мои пережили, а не кто-то где-то, – женщина держит долгую паузу, тяжело дыша. Продолжает с едва слышным всхлипом. – Тяжело нам было…
Из окна в комнату врывается вихрь. Он приподнимает краешки скатерти и шелестит стопкой салфеток. Руки с алым маникюром и голубой вереницей вен покрываются пупырышками.
Елена начинает вспоминать.
— Когда-нибудь чувствовали себя чужими в России? – спрашиваю я.
— Совсем нет. Тут люди что, какие-то другие? Люди везде одинаковые. Да и у нас на лбу не было написано: «Мы с Украины», – последнюю фразу женщина произносит резко и морщится. – Хотя наше окружение всё равно об этом узнало. И мы не чувствовали никакого стеснения, никто косо не смотрел, – уже спокойнее добавляет она.
— А Вы что-то знаете о судьбах тех, кто остался? Как складывается их жизнь сейчас, после начала этих событий?
Она вновь хмурится и отворачивается к окну.
— Я тебе за свою семью рассказать могу, что мои пережили, а не кто-то где-то, – женщина держит долгую паузу, тяжело дыша. Продолжает с едва слышным всхлипом. – Тяжело нам было…
Из окна в комнату врывается вихрь. Он приподнимает краешки скатерти и шелестит стопкой салфеток. Руки с алым маникюром и голубой вереницей вен покрываются пупырышками.
Елена начинает вспоминать.
На момент начала боевых действий в 2022 году родные Елены оставались в воюющем и окруженном Мариуполе. И точно так же, как и все, сидели в подвалах. Елена два месяца не могла связаться с сестрой и отцом. Позже ей удалось узнать, что они всё-таки живы. И стараются выжить.
город Мариуполь, 15 апреля 2022 года
— Олька с отцом были дома. Думали, день как день: постреляют рядом – и тихо, - рассказывает Елена. – Ближе к вечеру именно к ним в квартиру забежал украинский военный. Закрываться нельзя по требованию властей. А если закроешься – стреляют по замкам. Прячьтесь, говорит, с дедом в подвал. А Олька как его потащит? Никак не потащит. Он сам не встанет, болеет, да и у неё сил не хватит. «Тоді залишайтеся тут», – рявкнул им солдат. Он взял в руки миномёт, выбил окно, поставил его в оконную раму и стал стрелять прямо оттуда, с пятого этажа девятиэтажного дома. А Олька в детской молится. Об одном молится: лишь бы не прилетела ответка.
Фото сделаны сестрой Елены
Обстрелам подверглись все четыре подъезда – в каждый из них военные зашли одновременно. Спустя несколько часов, переговорив со своими по рации, они поняли, что их рано или поздно выбьют. Они забрали оружие и ушли, ничего после себя не оставив. Квартира Ольги теперь без дверей, окон и балкона.
Вскоре ответка всё-таки прилетела. От четырёх подъездов остался только один – Олькин, а остальные разбомбили. Все выходили из укрытий, вытаскивали погибших из-под завалов и обломков, перевязывали раны, разводили костры.
Связь появилась, когда город полностью взяли. Пришли люди в форме. Родные Елены не знали, кто это: то ли волонтеры, то ли военные. Эти люди спросили: «У кого есть родственники в России? Мы можем позвонить». Они набрали Еленин номер телефона и сказали: «Ваши все живы. Они только вышли из подвалов». Всем сразу стало немного спокойнее.
– Гуманитарную помощь мои получили, только когда российские военные зашли в город и полностью его освободили, – продолжает моя собеседница. – Приносили хлеб, крупы, масло подсолнечное, макароны, консервы мясные и рыбные. Детям памперсы и детское питание. Воду приносили, её ведь не было до этого. За ней на речку ходили. Ничего не было. Ни воды, ни света, ни газа...
Мариуполь, 3 марта 2023 года. Фото и видео от анонимного источника
Женщина смотрит на чашку с остывшим кофе, обхватывая её пальцами. За окном гремит трамвай.
— Хотели бы вернуться на Украину? – спрашиваю я.
— Ни в жизнь. Навестить всех только, и обратно, – сухо произносит она, не отрывая взгляда от чашки.
— И Вы совсем-совсем не скучаете?
— Члены моей семьи только за одну страну, – твердо заявляет женщина. – Мы здесь нашли своё спасение. И я не представляю, что было бы с нами, если бы не решение уехать. Те, кто остался тогда, рассказывали: это был ад на земле. Я бы себе не простила. И мои дочери, мой муж тогда поверили мне, – теперь Елена смотрит мне в глаза. В её взгляде читается нечто похожее на гордость. – Мы все считаем, что Россия освобождает Украину. Я постоянно слежу за новостями оттуда, смотрю наши федеральные каналы. И у меня нет оснований не верить. Потому что это правда – я всё это сама видела, я и сейчас слышу то же самое от родных из Мариуполя, – здесь она повышает голос. – Моя двоюродная сестра живет в Донецке: их как бомбили, так и бомбят.
Современную Украину женщина не может назвать своим домом. Она убеждена, что Россия – её страна, её Родина:
— Слава Богу, что началась СВО. Одновременно было и страшно, и радостно в феврале прошлого года. Наконец-то, хоть что-то изменится, кто-то встанет на защиту людей. Будет ответ фашистскому государству под названием Украина. Россия выстоит. Она обязана, ведь это её сверхзадача. Она не умеет проигрывать.
Елена больше ничего не говорит. Только смотрит в пространство и медленно выводит круги на кружке с остывшим чёрным кофе.
— Хотели бы вернуться на Украину? – спрашиваю я.
— Ни в жизнь. Навестить всех только, и обратно, – сухо произносит она, не отрывая взгляда от чашки.
— И Вы совсем-совсем не скучаете?
— Члены моей семьи только за одну страну, – твердо заявляет женщина. – Мы здесь нашли своё спасение. И я не представляю, что было бы с нами, если бы не решение уехать. Те, кто остался тогда, рассказывали: это был ад на земле. Я бы себе не простила. И мои дочери, мой муж тогда поверили мне, – теперь Елена смотрит мне в глаза. В её взгляде читается нечто похожее на гордость. – Мы все считаем, что Россия освобождает Украину. Я постоянно слежу за новостями оттуда, смотрю наши федеральные каналы. И у меня нет оснований не верить. Потому что это правда – я всё это сама видела, я и сейчас слышу то же самое от родных из Мариуполя, – здесь она повышает голос. – Моя двоюродная сестра живет в Донецке: их как бомбили, так и бомбят.
Современную Украину женщина не может назвать своим домом. Она убеждена, что Россия – её страна, её Родина:
— Слава Богу, что началась СВО. Одновременно было и страшно, и радостно в феврале прошлого года. Наконец-то, хоть что-то изменится, кто-то встанет на защиту людей. Будет ответ фашистскому государству под названием Украина. Россия выстоит. Она обязана, ведь это её сверхзадача. Она не умеет проигрывать.
Елена больше ничего не говорит. Только смотрит в пространство и медленно выводит круги на кружке с остывшим чёрным кофе.
Глава 2. "Мы теперь русские"
Марина Бойко очень хорошо помнит день, когда началась война. С мужем Сергеем с тех пор эту тему не обсуждает. Был один разговор – едва не развелись: она за Россию и Путина, а он болеет за Украину. Его ранит то, что он видит в украинских СМИ: море трупов, разруха и пепелище вместо родной земли. Каждый день смотрит новости оттуда, только их и смотрит. А Марина не лезет к нему. Сергей против российской спецоперации, а она её всецело поддерживает. Впрочем, иногда женщина намеренно его злит. Смотрит телевизор, а муж где-то рядом ходит. И в тот момент, когда показывают ВСУ, говорит, повышая голос: «Да когда же вы все там подохнете?»
Марина с мужем родились в Киеве. Ей 37, а Сергей на три года старше. У семьи там был свой бизнес – небольшой магазинчик электроприборов на рынке «Юность». Дела шли хорошо. Муж по профессии электрик – с работой всегда складывалось. Их прошлая жизнь осталась там. В Россию они приехали в 2016 году и с тех пор работают и растят детей в Санкт-Петербурге.
Мы с Мариной встречаемся в пекарне недалеко от метро «Невский проспект». Садимся за круглый деревянный столик в углу. Поёт Земфира. Мне и Марине, кажется, не по себе: обстановка не располагает к разговорам на столь тяжелую тему. Но моя собеседница нехотя начинает свой рассказ:
Мы с Мариной встречаемся в пекарне недалеко от метро «Невский проспект». Садимся за круглый деревянный столик в углу. Поёт Земфира. Мне и Марине, кажется, не по себе: обстановка не располагает к разговорам на столь тяжелую тему. Но моя собеседница нехотя начинает свой рассказ:
— Наши близкие не осуждают, что мы тут. Украинцы всегда искали лучшей жизни, ездили в Россию на заработки. Так и сейчас сюда бегут. Конечно, у нас там остались родные… – тут женщина на мгновение замолкает. – Созваниваемся мы редко, связь очень дорогая. Да и они боятся прослушки властей, такое ведь сплошь и рядом. Шо бы им не прилетало за связь с Россией.
— А кто-то из родни хотел бы уехать сюда? Вы им, в случае чего, поможете?
— Маму Серёжину привезём. У нас есть план её оттуда забрать, но пока никак. Она одна не доедет этими окольными путями через Польшу, на каких-то машинах и автобусах. Там же сейчас все коррумпировано, а особенно с Россией. И Серёжа к ней не может ехать – его прибьют сразу. – Марина хмурится и смотрит куда-то в бок. – Я помню, как мы раньше к ней в Киев погостить приезжали. Тогда ещё как-то можно было. Всегда в тех краях я чувствовала зависть, иронию и сарказм: «Шо вы там, из России своей приехали», – с раздражением говорит женщина.
По словам Марины, родные по обе стороны границы поддерживают друг друга, несмотря на различия во взглядах. Политику не обсуждают – на это сейчас нет ни времени, ни сил:
— Бабуся наша вообще без связи, без интернетов всяких, ничего там не читает. Не хочет об этом говорить, да и мы не хотим.
Марина откидывается на спинку стула и сидит неподвижно, только зрачки бегают. Она задумывается о чём-то своём. Руки безжизненными верёвками повисают с плеч. Приходится чуть податься вперёд, чтобы меня заметили.
— Есть ведь и другие случаи, – дрогнувшим голосом продолжает Марина. – У меня брат раньше жил в Одессе, но последние лет 5 в Москве. Он всегда считал, что Одесса – русский город. А сейчас его сын стоит на границе Одесской области, спит по два часа и моется раз в две недели водой грязной, воюет за ВСУ. Это семью разъединило, – она делает паузу, задумываясь. – И с племянницей его общаться невозможно: она очень злая, ненавидит всех нас. «Ненавижу вас, сволочи», – вот так и говорит. Живёт в Херсоне, так и не уехала оттуда. Когда туда пришли украинские военные, всё думала, что будет хорошо. А хорошо-то не стало. Им ни гуманитарку, ничего не приносили. Там только русские всем всё раздают, всех кормят. Привезли один раз какую-то помощь для пожилых, для бабу-у-усек, для деду-у-усек. Так за ней в километровых очередях стояли, их начали там как-то проверять и сказали: «А вы за Россию были? Не положена гуманитарка».
— Я вижу, что Вам тяжело. Можем прерваться.
— Ото ж... Нет-нет, да через день плачу. Страшно от неизвестности, страшно, когда думаешь: «А как теперь? А что будет дальше?». Но в том, что это справедливо, – я не сомневаюсь. Другого выхода не было, – Марина тяжело вздыхает и подпирает голову руками. – Ты знаешь, в этом-то и проблема, что нам даже их жалко, всех этих людей, мальчиков в военной форме, пленных... Хотя, может, они и прикидываются, когда их в плен берут. А вот им нас не жалко совсем. Там куча националистов, желающих смерти русским. Русским детям. Наши давно могли стереть всю Украину с лица земли, но они идут аккуратно, людей-то жалко. Так или иначе, Россия всё правильно делает. Когда «ихний» Крым забрали, я была счастлива. Крым – моя вторая родина, родина моей мамы и батька, и я никогда не считала, что он принадлежит Украине. Я в 2014-м там гостила. Мы ликовали, когда Россия забрала своё. Люди выходили на улицу, это был праздник.
— Бабуся наша вообще без связи, без интернетов всяких, ничего там не читает. Не хочет об этом говорить, да и мы не хотим.
Марина откидывается на спинку стула и сидит неподвижно, только зрачки бегают. Она задумывается о чём-то своём. Руки безжизненными верёвками повисают с плеч. Приходится чуть податься вперёд, чтобы меня заметили.
— Есть ведь и другие случаи, – дрогнувшим голосом продолжает Марина. – У меня брат раньше жил в Одессе, но последние лет 5 в Москве. Он всегда считал, что Одесса – русский город. А сейчас его сын стоит на границе Одесской области, спит по два часа и моется раз в две недели водой грязной, воюет за ВСУ. Это семью разъединило, – она делает паузу, задумываясь. – И с племянницей его общаться невозможно: она очень злая, ненавидит всех нас. «Ненавижу вас, сволочи», – вот так и говорит. Живёт в Херсоне, так и не уехала оттуда. Когда туда пришли украинские военные, всё думала, что будет хорошо. А хорошо-то не стало. Им ни гуманитарку, ничего не приносили. Там только русские всем всё раздают, всех кормят. Привезли один раз какую-то помощь для пожилых, для бабу-у-усек, для деду-у-усек. Так за ней в километровых очередях стояли, их начали там как-то проверять и сказали: «А вы за Россию были? Не положена гуманитарка».
— Я вижу, что Вам тяжело. Можем прерваться.
— Ото ж... Нет-нет, да через день плачу. Страшно от неизвестности, страшно, когда думаешь: «А как теперь? А что будет дальше?». Но в том, что это справедливо, – я не сомневаюсь. Другого выхода не было, – Марина тяжело вздыхает и подпирает голову руками. – Ты знаешь, в этом-то и проблема, что нам даже их жалко, всех этих людей, мальчиков в военной форме, пленных... Хотя, может, они и прикидываются, когда их в плен берут. А вот им нас не жалко совсем. Там куча националистов, желающих смерти русским. Русским детям. Наши давно могли стереть всю Украину с лица земли, но они идут аккуратно, людей-то жалко. Так или иначе, Россия всё правильно делает. Когда «ихний» Крым забрали, я была счастлива. Крым – моя вторая родина, родина моей мамы и батька, и я никогда не считала, что он принадлежит Украине. Я в 2014-м там гостила. Мы ликовали, когда Россия забрала своё. Люди выходили на улицу, это был праздник.
Крым в день референдума, 2014 год. Источник: газета "Коммерсантъ"
Она поднимает руку, как будто защищаясь от возражений.
— У нас тут работа, дети, бизнес, дача. Это наш дом теперь. Конечно, мы ждем, когда это всё кончится, и мы могли бы туда съездить, всех навестить. Ждём, когда нас перестанут прессовать за то, что мы теперь русские, – говорит Марина, и по голосу слышно, как она устала.
— У нас тут работа, дети, бизнес, дача. Это наш дом теперь. Конечно, мы ждем, когда это всё кончится, и мы могли бы туда съездить, всех навестить. Ждём, когда нас перестанут прессовать за то, что мы теперь русские, – говорит Марина, и по голосу слышно, как она устала.
Глава 3. "Мы не вернёмся"
Семья Иванны Нуколенко жила в селе Сергеевка Донецкой области. Это рядом со Славянском и Краматорском. Иванне 55 лет. Раньше она работала учительницей украинского языка в школе. Покинуть Родину пришлось в 2014 году – женщина уехала оттуда с двумя маленькими детьми, бабушкой и братом.
События на Донбассе накалялись задолго до Майдана. Малую Родину Иванны после распада СССР стали активно заселять выходцами с Западной Украины. Простым людям это объясняли так: «Необходимо разбавить пророссийские настроения». Местные называли чужаков «западенцами».
Сейчас женщина живёт в Петербурге. Небольшое двухэтажное здание на окраине города, окруженное деревьями и забором кирпичного цвета, – детский кризисный центр. Место, в котором теперь работает Иванна. Попасть внутрь можно только с пропуском или по записи. Охранник заверяет, что «кого попало тут не ждут». Жизнь кризисного центра просто так не увидеть. Но можно услышать: даже на улице, за высоким забором с сигнализацией слышен звонкий и заливистый смех ребят. Где-то вдалеке мальчик зовет товарища: «Догоняй!». А воспитатель кричит старшей группе «Фантазёры», что пора строиться в ряд.
Мы встречаемся с Иванной в пышечной на Большой Конюшенной. В помещении громко и душно.
— С В Россию я попала не сразу. Старший сын уехал в Москву раньше нас, – рассказывает Иванна.
До 2013 года он служил в украинской армии снайпером. Стрелял хорошо. Дембель выпал на то время, когда в село пришли «бандеровцы». Они вели себя «вольно» с местным населением – Даниилу прикладом автомата разбили лицо. Ничего хорошего ждать не приходилось. Тем более что в то время молодых парней стали забирать на учения. За чуждую ему идеологию Даниил воевать не хотел и поэтому уехал в Москву.
Мы встречаемся с Иванной в пышечной на Большой Конюшенной. В помещении громко и душно.
— С В Россию я попала не сразу. Старший сын уехал в Москву раньше нас, – рассказывает Иванна.
До 2013 года он служил в украинской армии снайпером. Стрелял хорошо. Дембель выпал на то время, когда в село пришли «бандеровцы». Они вели себя «вольно» с местным населением – Даниилу прикладом автомата разбили лицо. Ничего хорошего ждать не приходилось. Тем более что в то время молодых парней стали забирать на учения. За чуждую ему идеологию Даниил воевать не хотел и поэтому уехал в Москву.
— Общаетесь с кем-то оттуда?
— Мне многие бывшие ученики раньше звонили. Рассказывали, что и как у них…Сейчас, конечно, совсем нет, – она говорит с едва заметной дрожью в голосе, сжимая в руках грязную от жира бумажку.
У Иванны был ученик с позывным «Кадет». Он погиб полтора года назад. Парень был, что называется, «сепаратистом». Освобождал Донбасс. Его жена тогда осталась дома в Сергеевке. Её арестовала СБУ (прим: «Служба Безопасности Украины»). Женщину пытали, чтобы узнать местонахождение мужа. Что с ней там делали, она не рассказывала никому. Её тело осталось изуродовано.
Сейчас про жизнь родного края Иванна узнает лишь через звонки и SMS. Последние удаляются сразу после прочтения. Созваниваются, когда родным дают свет. Семья теперь общается только так.
— Мне многие бывшие ученики раньше звонили. Рассказывали, что и как у них…Сейчас, конечно, совсем нет, – она говорит с едва заметной дрожью в голосе, сжимая в руках грязную от жира бумажку.
У Иванны был ученик с позывным «Кадет». Он погиб полтора года назад. Парень был, что называется, «сепаратистом». Освобождал Донбасс. Его жена тогда осталась дома в Сергеевке. Её арестовала СБУ (прим: «Служба Безопасности Украины»). Женщину пытали, чтобы узнать местонахождение мужа. Что с ней там делали, она не рассказывала никому. Её тело осталось изуродовано.
Сейчас про жизнь родного края Иванна узнает лишь через звонки и SMS. Последние удаляются сразу после прочтения. Созваниваются, когда родным дают свет. Семья теперь общается только так.
село Сергеевка, 1 июля 2022 года. Источник: Телеграм канал "Политика Страны"
Здесь, в России, окружение Иванны прекрасно знает, что семья Нуколенко – выходцы из Украины. Они об этом говорят мало – только если спрашивают. Дети Иванны эту тему не любят.
— Мы когда только приехали, наша младшенькая очень боялась людей в форме. Ей тогда лет пять было, в небе вертолет летел, так она спряталась за дерево и закричала: «Все прячьтесь! Бандеры идут! Сейчас бомбить будут!». Она выросла, но всю эту технику боится до сих пор.
— Тогда Вы бежали от раздора, однако невольно стали его свидетелями вновь. Вы помните 24 февраля? Что чувствовали в тот день?
Иванна вспоминает неохотно. Сначала молчит долго, а потом слегка улыбается:
— Мы были рады, что ситуация сдвинулось с мёртвой точки. Правильно это. Но когда закончится война, мы не вернёмся. Скучаем, но не сможем. Там и жить негде будет. У нас тут всё сложилось – я работаю в центре для трудных подростков. Была просто педагогом, а сейчас завуч. У нас теперь всё хорошо...
Руки Иванны дрожат. Видно её желание поскорее закончить разговор. Мы прощаемся – и я остаюсь одна.
Софья Бондарева
Автор
